Анатолий ЯКОВЛЕВ ©

ТРОГАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

…Я официально заявляю: не было никакого конфликта. Так, загвоздочка. В трамвае оно всякое бывает. Вечером в особенности. Темно же, трясёт. Я, как эту бабку представил лет сто назад, сразу понял, что она женщиной была. Ну, которые в русских селеньях. Коня на скаку могли. И видок у неё был, как из горящей избы. Я сразу подумал, что с праздника едет. Внука, может, женила. Или хоронила кого. В общем, в приподнятом состоянии была бабка. В смысле настроения. Ну, раз в настроении, я подумал, пускай пешком едет. Чего ей, приподнятой, садиться - кости гнуть? Да она вообще садится хотела - не просила ведь, ну, сказала, что ноги не держат… Мало ли кого ноги не держат… Может, она про кита на суше?.. А что - уважение, что - уважение?! Что я, прокурор, бабку сажать.
Я сам со свадьбы ехал. В трамвай зашёл - так меня руки не держали. Кое-как зашёл. На животе. Какое ко мне было уважение?! Посадили, конечно. Так я ж не просил. Что я - нищий - просить? Взял и лёг на свободное место. Конечно, свободное. На таком свободном месте пятеро без драки ехать могут. А тех двое было. Худые такие - больные, что ли? Ну, я подумал, чего им больным вдвоём скучать?
Ладно, по делу продолжу. Вот, тут товарищ меня цитировал. Во-первых, какой он мне товарищ - я с ним впервые в жизни в этом трамвае пил. Вот чей он товарищ, пусть тот за него отвечает, и вообще у него ухо было замотано, тоже, Гоген… Что он таким замотанным ухом мог слышать? Может, у него в ухе скарлатина была? Или свинка? Стреляло в ухе!
Так он скажет, что я в эту бабку стрелял. А чего мне стрелять? У меня на бабку здоровья хватит… Нет, я могу повторить, конечно. Я так бабке сказал: если, говорю, я встану, то ты ляжешь. Так я ж не в угрожающем смысле. Я ж правду сказал, как думал. Люди, когда они в приподнятом состоянии, стоять должны. Они в сидячем положении засыпают сразу. А спят люди как? Лёжа! Не кони, чать. Что же я детские вопросы объяснять должен? А бабка она тоже к человеку относится. Хотя бы в прошедшем времени… Ну, я и подумал - уступлю бабке, а она возьмёт и уснёт. Остановку свою пропустит в приподнятом состоянии. Чего же ей, бабке, в депо ночевать? Кто ей в депо валидол даст, если приспичит?
Нет, я на бабку претензий не держу. Она мне, конечно, сказала что-то. Ну, а чего бы не сказать, раз не немая? Да ничего особенного не сказала. Спутала, может с кем. Может, она в деревне козла держит. Может, и драного - я почём знаю? Старенькая, вот и запустила животное… Вообще, спутала меня. Дипломат ты, говорит, хренов. Вспомнила, значит, знакомого дипломата из молодости по фамилии такой. Хренов. Я значит, дипломата ей того напомнил. Ну, обращением своим вежливым.
Мне, конечно, такое сравнение приятно было слушать. Думаю - отблагодарю бабку. А неудобно. Малознакомые всё-таки люди. Я же по натуре человек серьёзный - щепетильное к этому имею отношение. Ну, ко всяким знакомствам случайным. И связям. Мамка учила. Наградят тебя, говорила. Я так понимаю, не орденом.
Да я вообще эту бабку практически не ударял!.. Я вообще не могу бабок ударять. Не подымается у меня на бабок. Рука. А если в другом смысле, то я вообще-то бабок уважаю. У меня самого целых две бабки было. По отцу. И по матери… Бабка по отцу всегда с бабкой по матери разговаривали. А я слова учил - любознательный рос…
Так у этой бабки в трамвае на носу бородавка была. Здоровенная такая. Как не падала только. Ну, я и потрогал её. Любопытно стало: твёрдая или мягкая. В смысле, как держится. Подышал бабке на очки, чтоб не заметила и это. Потрогал, значит. А там рельсы неровные были. Трамвай возьми и качни бабку… Как это - чем потрогал? Пальцем, конечно. Остальной кулак, он за пальцем был. Так бабка, когда качнуло, до кулака дотронулась… Ну, конечно, закричала… Ещё бы не закричать - в очки не видать ничего, а тут ещё что-то тёплое и мягкое до лица дотронулось. Конечно, мягкое. Что я робот - железные кулаки держать? Я умственного труда человек. А что, по вашему, лес валить, думать не надо? Дерево, оно ведь как упадёт… Ну, и бабка упала. Я же говорю, рельсы неровные. Упала и лежит. Я её ногой потрогал. Как у неё насчёт позиции. Чтоб удобно. Уснула, думаю, раз лежит. А чем ещё трогать? Рукой - это вроде как лапать получается. Неприлично. Бабка-то незнакомая, можно сказать. Только разговорились… Ну, как потрогал? Да никак. Тяжелая такая бабка. Кормят, видать, колбасой. Заботятся. Обо мне спиногрызы бы так заботились… А чего не позаботится, если человек хороший?..
Я не заметил даже, как она проснулась. Любознательная! У меня на темечке волоски стоят - с детства. Так бабка потрогать их, видать, захотела. Говорю ж - любознательная. Как только углядела их под шапкой, карга старая…
Как потрогала, я плохо помню. Шапка только упала. Она на голове слабо держалась - маленькая. Мне мужик на остановке поносить её дал. Умный такой, в очках. Я когда к нему подошёл, он упал сразу. Пьяный, что ли? Ну, и дал шапку. На, говорит, сволочь. Это он про шапку "сволочь" сказал - мол, маленькая и спадывает всё время. Вот с меня и спала. Бабка, когда волоски трогала, реакцию не рассчитала. Какая у старой реакция? У бабки тем более… А что я помню? Ничего я не помню! Голова болит - простыла, видать, без шапки…
Я вас, гражданин начальник, отпустить нас с бабкой прошу. Мы ж утром познакомились. И надо же - совпадение какое - оказалось, в прошлом уже встречались. В смысле, прошлым вечером. На свадьбе одной гуляли. Я, понимаешь, жениха свидетель. А бабка - бабка его. Мы, когда трамвай подкатил, в разные двери влезли. А в трамвае как узнаешься - лица-то похожие у всех. В одном, чать, городе живём. Не чужие…
Вы уж, гражданин начальник, на работу не сигнализируйте. Я к старшим уважение имею. Да и на бабку в собес не надо… Всецело положительная бабуля - врагу не пожелаешь. Вам если только…


ЦАРЕВНА
cказка старого строителя

Одно время, по причине молодости, стихи я складывал. А меня дома строить учили, чтоб польза была, пока не помер. Ну а я, дурень, девчонку одну приметил, её тоже дома учили строить. Чего ж, думаю, тебе, девчонке, дома строить, когда музой служить можно? И давай на неё стихи складывать. Очень уж она мне люба была - глаз не оторвать! Так и глазел по целым дням; другие дома строить учатся, а я стихи складываю, а промеж делом размышляю: чего ж я на неё стихи складываю, когда никто не складывает? Может, я есть больной человек или здоровый - но повёрнутый? Стал тогда на девчонку шибче глазеть и замечаю: не грациозна вроде, пантере подобно, а станет - словно берёзка стройна; очи - хоть и не океан бушующий, а светятся небесными озерцами; губы не агатовые, однако ж навроде фиалок лесных; брови луком не выгнутые, а всё же очень милые брови… Царевна и только, думаю. О тебе не стихи надо складывать - романища!
И стал роман складывать - про всё мол, напишу, всю правдивую историю. Чтоб потомки будущего локти потом кусали, что с царевной моей в веках разминулись! Сложил с грехом пополам страничку, а как дошёл до того места, где брови у девчонки милые - стоп, машина. Нечего дальше писать!
Стало мне грустно - не движется мой роман. Так и пошли день за днём: не нагляжусь на царевну мою - а вечером достану из-под подушки её портрет словесный, стихами писаный, поцелую портрет - и в сон. Стала мне моя однообразная жизнь колом в горле, хоть вешайся - всё равно потом до самой смертушки дома строить, корячиться… Что ж делать, - мечусь: не иначе, как раструбить надо по свету о моей царевне, глаза отворить народу, пускай зрит красоту! Там, глядишь, и царевна отблагодарит меня за свою славу - дальше роман двинется! С теми мыслями и заснул.
И вижу такой сон, что товарищу моему говорю:
- Видел, мол, красоту всесветную?
- Не видел, - отвечает, - потому как нет её на свете!
- Есть, - говорю, - ты туда вон погляди, на девчонку ту, ну, не красота ли? Стройна, как берёзка, глаза - озерца небесные, губы - фиалки лесные, а брови уж…
- Точно! - товарищ мой завопил, - Ну, спасибо тебе, брат, что глаза открыл - век помнить буду! И пальцем грозит мне: только смотри, никому больше! Беречь её надо, красоту.
И галопом к царевне моей…
Не успел я рта разинуть, а он, гусь, уж под ручку царевну ведёт, в щёчку алую целует, да ещё мне, коряге, подмигивает!
Очнулся я от этого сна, как из крапивы выбрался. Сижу, затылок потираю: больно уж ловок народ наш до красоты, так ведь на мою радость не останется. Не стану народу глаза открывать, а открою глаза девчонке: пусть знает, что царевна! Авось, и отблагодарит по-царски? С тем снова и заснул.
Во сне к девчонке подкатываю, заглядываю в самые глаза и молвлю: о, царевна, мол!.. Девчонка растерялась сперва, а потом рассердилась: ну, какая же я тебе царевна, нездоровый ты паренёк? А если и царевна, так ты кто? Пётр Первый али конь его?
- Неуместные, - говорю, - ваша милость, юморы (а сам зеркало перед ней выставляю). Вот, сами извольте удостовериться: глаза - озерца небесные, губы - фиалки лесные, а уж брови…
- Ах!
Гляжу, девчонка запунцовела вся с восторга.
- Царевна, царевна! - схватила зеркальце и давай с ним кружить в обнимку, гавоты накручивать.
- Ваша милость, где ж благодарность?! - кричу.
- Ты здесь ещё, лапоть? Ну так вот, следы ножек моих царственных поцеловать жалую, да не увлекайся очень! - и прочь от меня с хохотом, - А я уж небось царевича какого дождусь!
Тут я снова проснулся и совсем загоревал: и царевне, выходит, правду открывать нельзя - бесноватый они больно, царевны! Придётся, видно, жениться на девчонке моей и зажить с ней по-царски; так и роман складывать, как жизнь обернётся… Ночь длинная - захлопнув веки и а-ну дальше спать.
Тут как тут - сон: будто женился я на царевне моей, в церкви повенчались, как положено, и в дом я её ввёл, в самую светлицу. Поставил царевну посреди светлицы и любоваться на красоту собираюсь. А любоваться-то не получается: во все глаза гляжу - не узнаю царевны моей! Очи - не озерца небесные, а так себе гляделки, средние; губы - не фиалки лесные, а так себе губки - бантиком, да и брови не то, чтобы луком выгнутые, а совсем уж неприятные брови!.. Будто и не царевна моя посреди светлицы, а баба какая замужня…
Тут я в третий раз проснулся и решил не спать больше - опять рассвет за окном, какой тут сон?.. Так и прожил жизнь - когда дома строил, а когда стихи складывал. Старенький стал, и девчонка стала старенькой - сморщенная такая старушка, только глаза - озерца небесные…
Раз уж я помирать собрался - встретился в очереди со старушкой - за валидолом стояли. Пока стояли, разговор завязали про то, про это - как дома строить учились, как строили их потом, дома эти. А опосля очереди старушка меня за руку взяла и шамкает вежливо:
- Грешным делом, - говорит, - по молодости годов натуральным ты моим царевичем был, письма всё писала - да что за письма без ответу?.. А отправить - так, сам понимаешь, царевичам-то царевну подавай! А потом глаза озерца подняла и спрашивает:
- Чего не женился-то, царевны не нашёл?
И пошла себе по улочке по весенней…
Бросился было за ней, да куда бросишься, когда только назад и глядишь? Вот так оно, мужики…


ВАЛЕНОК ПОД ЁЛКОЙ

31 декабря в 18.00 Сократ Ефремыч поставил под ёлку валенок, в который домашние складывали подарки, после чего покушал щи, выпил стакан водки и прилёг вздремнуть. Во сне Сократ Ефремыч сидел на дереве возле дупла и играл на балалайке.
- Деда! - позвали вдруг из дупла.
- А?! - Сократ Ефремыч вздрогнул и заглянул в дупло. Там было темно. Сократ Ефремыч перекрестился и взял "ля".
- Деда! - снова позвали из дупла. Голос был детский и знакомый.
- Внук! - испугался Сократ Ефремыч, - В дупле - внук! Наверное, застрял, дурачок…
- Деда!..
- Серёженька! - засуетился Сократ Ефремыч, - Я сейчас, я мигом! - Сократ Ефремыч лихорадочно зашарил в дупле, дупло круто уходило в бок.
- Серёженька, серёженька!" - запричитал Сократ Ефремыч, заталкивая в дупло голову.
- Деда!.. - звучало из дупла всё жалобней и явственней.
Сократ Ефремыч забрался достаточно глубоко, когда понял, что застрял сам. Он замахал руками, пытаясь освободить голову, и проснулся.
Открыв глаза, Сократ Ефремыч ничего не увидел. Лицо кололо, как от поцелуев с небритыми. Было душно. Сократ Ефремыч попытался полной грудью втянуть воздух, но воздух не втягивался. В отчаянии Сократ Ефремыч схватился за голову… и выругался. На голове был валенок!
- Как прирос! - подумал Сократ Ефремыч, пытаясь определить глубину своего несчастья, - Хорошо, если так, где у меня темя, у валенка пятка… А если носок?! От этой мысли в голове Сократа Ефремыча помутилось. Глухо закричав, старик напрягся и сорвал валенок с головы.
- Деда! - в последний раз сказал валенок Серёжкиным голосом и что-то щёлкнуло.
Сократ Ефремыч вытряхнул из валенка диктофон и снял ремень…


ИСПОВЕДЬ ДУРАКА

Однажды я "калымил" - электрифицировал свиноферму в степном селе Х., а вечерами гулял.
За селом Х. было зернохранилище - огромный (20х100 м) сарай.
Ночью в уборочную ворота его не запирали - грузовики подвозили зерно.
Ночью, в уборочную же, я решил проверить эхо. Я встал перед воротами и крикнул слово из одного слога. Зернохранилище отозвалось похабным тем же.
Я крикнул "ду-рак!". Донеслось "рак" - на "ду" не хватило пробега отражённому звуку.
Тогда я отошёл на сто шагов, снова крикнул "дурак!" и эксперимент получился.
Я стал отступать, пытаясь установить min расстояние отражения слова "де-зо-кси-ри-бо-ну-кле-и-но-ва-я".
Я пятился спиной вперёд и кричал; не заметил, что зашёл в село, разбудил крестьян и меня избили.
Вот.


БАСЫ И ТЕНОРА

В деревне жили басы, а в городе - тенора. Басы были заслуженными работниками культуры села Мохнатое Заболотного района Лесогорской области, а тенора были заслуженными артистами сводного хора сил стратегического назначения неуправляемых ракет класса "воздух-земля" 425 г. в тротиловом эквиваленте. Басы пели, когда пили, а тенора пели за закуску. Басы пели "бом-м, бом-м", а тенора пели "вечерний зво-о-он". Басы пели густо - хоть меси, а тенора пели высоко - хоть прыгай. Басы были бездуховны, а тенора духовиты. Басы имели вредные привычки, а тенора имели фирменные косметички. Басы были женаты, а тенора хихикали в кулачки. Басы бегали от жён к тенорам, а тенора бегали ещё быстрее.
Без басов жизнь прекрасна и удивительна, а без теноров - палец в рот не клади…


СУТУЛЫЕ

- Так вот, - зевая, рассказывал Андрей Иваныч другу, - натягиваю я пижаму и колпак…
- Чего?!
- Колпак.
- Колпак?
- Ну да. Я сплю в колпаке.
- Ишь ты, - усмехнулся друг.
- А чё?
- Ничего… Твой колпак - тебе спать.
- Да слушай ты, - махнул рукой Андрей Иваныч, - только я ложусь, как слышу - куют. Куют! Ну, я думаю - вот ведь черти, на ночь глядя… И давай в милицию звонить.
"Алло, - спрашиваю, - милиция?"
"Ага, - говорят, - не спится, товарищ?"
"Не спится. Куют!"
А милиция мне:
"А может, они чего нужное куют? Или полезное?"
Я говорю:
"Может. Но не ночью же?!"
А они:
"А может, план срывается?"
И вешают трубку…
- Милиции такие вещи нельзя доверять, - сказал друг, - надо было в другое место звонить.
- Да я и позвонил в другое место. А у них та же пластинка:
"Не спится?"
Я им:
"Не спится. Здесь, извините, куют!"
А они:
"А где ж теперь не куют?"
А я им:
"Я всё понимаю, но - в такое время!"
А они:
"Значит, что-то дельное куют - раз нельзя останавливаться."
Я им:
"Но…"
А они:
"Может, это вам куют. Вы об этом не думали?"
А я об этом и не думал как-то.
А они мне сразу:
"Так подумайте. А думая - спите!"
Андрей Иваныч потянулся.
- Ну, и - принесли? - спросил друг.
- Чего? - переспросил Андрей Иваныч.
- Чего тебе ковали.
- Слушай, а ведь нет, - пожал плечами Андрей Иваныч, - замылили!
- Позвонить надо и выяснить, - сказал друг.
- Да, куда звонить-то?!
- По логике, туда, где сказали, что куют - вам.
- По логике, - проворчал Андрей Иваныч, - по логике, мы - жертвы педагогики… - и собрал лоб гармошкой, - куда я звонил после милиции-то? В другое место…
Солнце напополам взошло и кухонная скатерть алела, как девка. Андрей Иваныч похлопал скатерть и предложил не к месту:
- Шнапс?
- Яйки… млеко… - пробормотал друг, - Молока бы!
И сунулся в холодильник.
Андрей Иваныч пинком захлопнул дверцу "Минска".
- Молоко с неба не капает! - раздражённо сказал Андрей Иваныч, - Чё-нибудь подоить надо. Для молока.
Он орлино повертел головой - "подоить чё-нибудь, подоить…" - и вдруг крикнул "О!" и прыгнул из комнаты, хватая перебиравшуюся с балкона на балкон соседскую кошку.
В толстых ладонях Андрея Иваныча кошка закряхтела. В подставленную коньячную рюмку из кошки выпало одиннадцать жёлтых капель. Андрей Иваныч поставил кошку на пол; кошка свистнула, как отпущенная клизма, и брезгливо потряхивая лапками, ушла.
- Пей! - сказал Андрей Иваныч.
Друг постучал пальцем по рюмке и уставился в пол.
Андрей Иваныч перегнулся через стол и в упор глянул на друга:
- Пе-эй!..
- Водокачка! - крикнул друг и ткнул пальцем за плечо Андрея Иваныча.
Андрей Иваныч обернулся. В забалконной утренней дымке буйком ныряла косоватая башенка красного кирпича. По ней муравьями ползали далёкие человечки; смутно скрежетало.
- Взялись, значит, черти! - Андрей Иваныч потёр ладони и выскочил на балкон, - Взялись!.. Я эту водокачку давно уже… А-то!.. Ишь, тоже мне… - Андрей Иваныч побоксировал воздух, - Верно?
- Ты мэр - тебе решать! - друг сзади обхватил Андрея Иваныча, зашерстил на груди под его майкой. Дунул мэру в ухо.
Андрей Иваныч решительно отстранился, поморщившись:
- Между прочим, дело серьёзное-то. Ты об этом не думал, а я в курсе. С этой водокачкой… Кабы не вот так сразу, я б может и не… Ну, не в смысле этого, конечно. А с другой стороны, в любом случае - нельзя…
Андрей Иваныч вздохнул:
- Кто работает - видел?
- Вчера прибыли. И все - во! - друг согнулся в пояснице на прямой угол и вперевалочку пошагал по балкону, - Вот такие!
- Все?
- Все! Как с конвейера.
- Сутулые…
- Не то слово!
Андрей Иваныч прищурился:
- Но ведь сами-то не знают?
- Откуда им, сутулым…
- Ну и добро, раз так. Я ведь специально подписал - на реконструкцию. А то - снос, да новое строительство, да за копейки… Насторожатся!
- Напрягутся! - уточнил друг.
- И распрямятся! - уточнил Андрей Иваныч, - Распрямятся и всё поймут. Увидят. Сутулому семь кирпичей - не работа. Подмигнёт и сделает - шлёп раствор, бац кирпич…
- Точно! - поддакнул друг, - Не то, что двадцать метров радиальной кладки. Прораб сбежит!
- На то и сутулые. - Андрей Иваныч указующе поднял перст, - На них, сутулых, держава стоит!
Он вприсядку прошёлся было по балкону, но в квартире позвонили.
Андрей Иваныч проскользнул в комнату и поднял трубку.
- Алло?
- Это с водокачки… Почему у вас голос, как из бочки с дерьмом? - спросили в телефоне и Андрей Иваныч растерялся.
- Почему с дерьмом?
- А с чем? - спросили в телефоне и Андрей Иваныч растерялся ещё больше.
- Ни с чем. Как из пустой…
- Если бочка пустая - откуда голос?
И понеслись короткие гудки.
- С водокачки звонили, - пробормотал Андрей Иваныч и, пряча глаза, засобирался…


ТЕРРОРИСТ

Он был в очках с раздвоенными - сверху "плюс", снизу "минус" - линзами и, следовательно, студент. Студент был в пальто с не по сезону задранным по макушку воротником. Пальто стояло на нём, как член спросонок. Студент крутился близ летней - столик-под зонтиком - кафешки, крутя длинной на длинной с длинным, как нос, кадыком, шее головой.
Студент был беспокоен, но целеустремлён. Он приобрёл пять бутылок спиртного и пятнадцать пластиковых стаканчиков, занял столик, откупорил бутылки, наполнил стаканы и покинул кафе, запамятовав под столиком подозрительный пакет. Удаляясь, студент аккуратно разматывал тянущийся от подозрительного пакета шнурок, пока не скрылся за углом.
Из праздного любопытства я заглянул за угол.
Студент, сжимая в толи от холода, толи обгоревшем на солнце красном кулачке шнурок, контролировал ситуацию.
У одинокого столика, фуршетно уставленного выпивкой, ненавязчиво группировались алкоголики на халяву: фрезеровщики, прапорщики и низшее звено государственных служащих. Когда их стало пятнадцать, студент побледнел и дёрнул за шнурок. На всякий случай я зажмурил уши, предвкушая взрыв, но таковой не последовал. Закусив губу, студент дёрнул со всей мочи - пакет вылетел из-под столика и подскочил к студентовым ногам…
Студент бессильно опёрся о пакет взглядом и минуту стоял так, шевеля губами и заметно думая. После чего пнул пакет, втянул голову в длинный воротник и отправился во какие-то свои свояси, по кобыльи мелко переступая, спутанный твёрдым пальто.
Из праздного любопытства я заглянул в пакет. Там находилась тротиловая шашка с запалом с часовым механизмом…
Я запустил механизм и помахал вслед студенту пальцем у виска.


СВЕТЛЯЧОК

Доктор сидел сутуло и потерянно. Как человек, который сделал что-то такое, о чём вот так сразу и всем - нельзя. А за столом напротив сидел человек, который знает, что его любят и, в частности, бояться. Лысый, в жирной норковой шубе, поставив на стол мохнатые кулаки.
- Ну, где результаты? - сказал лысый и нетерпеливо зашевелил пальцами, будто кушая доктора руками: мол, время - деньги. "Время-деньги" брякнуло на левом запястье толстым "Ролексом".
И доктор кивнул.
- Вот, - он выкопал из ящика стола бумажку-попопам, - ваши анализы.
Лысый сграбастал листок и оскалился.
- Ну, теперь к Репетузиной - жениться! Они ж, из графьёв, щепетильные. Генофонд, мать их! Я им покажу мой генофонд! - он потряс бумажкой.
- Не надо вам жениться на Репетузиной… - промямлил доктор и спрятал глаза.
- А!.. - лысый понимающе кивнул, - Генотип не совпадает? Ну, тогда на матери Репетузиной. Она ещё ничё! Или вообще на Палкиной женюсь. Тоже при бабках!
- Не надо вам ни на ком жениться, - сказал доктор, не поднимая глаз, - ни на графине де Монсоро, ни на королеве -матери…
И вдруг заорал, вскочив:
- Ни на ком не надо жениться. Бесполезно!..
- Чего-о?! - лысый вскочил тоже.
- А ничего! Жук вы, вот кто!
- Я? Жук?! Да, я ещё тот жук!.. Я тебя, крыса лабораторная… Ты кто такой, чтоб мне…
- Я - доктор-генетик. А вы… вы генетически - жук! Жук!!
Зазвенели стёкла.
Оба опустились на стулья. Доктор сжал виски:
- Извините… Так бывает. Изоморфизм… Энтомогенез… У вас гены жука. На все сто…
Лысый пожевал пересохшим ртом и выдавил:
- Какого?.. Какого жука?
- Да какая вам разница! - машинально взвизгнул доктор, - То есть, извините… - он произнёс по-латыни, - впрочем, вам это ничего не скажет… Вот…
Доктор снова полез в ящик и на столешнице появился шуршащий коробок.
- О, Господи! - простонал лысый и занёс было над коробком ручищу, но вдруг передумал, осторожно взял его и приоткрыл. То, шуршащее, юркнуло в глубину, плюнув зелёным огоньком светлячка.
- Самка? - спросил лысый и сглотнул слюну.
- Вам виднее… - доктор опустил голову.
- Самка!.. - лысый поднялся
- Я пойду уже. И это… Она… Вам же не надо? - спросил лысый как-то жалобно.
- Возьмите. И… простите… - пробормотал доктор.
Лысый бережно утопил коробок в кулаке и светло улыбнулся.


ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО ДОКТОРА ВАТСОНА

Хмурым лондонским утром в квартиру на Бейкер-стрит ввалился джентльмен в дорогом смокинге и треухе с опущенными "ушами". Джентльмен бесцеремонно упал в кресло напротив Шерлока Холмса и изрёк:
- Я, насколько вы можете судить, один из богатейших людей Старого света…
- Я не могу судить, - развёл руками Холмс, - я не присяжный заседатель, а скромный сыщик, так что…
- …я фабрикант и обладатель одного миллиона фунта стерлингов! - отмахнулся джентльмен, - Я не такой дурак, чтобы запросто расстаться с половиной моего состояния; но я наслышан о ваших необычайных способностях, сэр, и не привык доверять слухам. Я предлагаю вам пари.
- Пари?
- Пари на пятьсот тысяч фунтов стерлингов, сэр!
Шерлок Холмс опустил скрипку и поднял брови.
- Вы должны угадать цвет моих волос! - и джентльмен потуже натянул ушанку.
- Прекрасно, сэр! Я назову цвет ваших волос ровно через… - Холмс взглянул на часы, - …через пять минут, сэр.
Сыщик закурил трубку.
Громко затикали часы и джентльмен заёрзал в кресле…

"Ба-бах!" - в смежной комнате вдруг оглушительно прогремело.
Джентльмен в ушанке, вздрогнув, мотнул головой в сторону выстрела и пробормотав: "я не доверяю домам, в которых с утра устраивают пальбу… простите…" - ринулся в двери.
- Постойте! - осадил его Холмс, - Наше пари!.. У вас нет волос. Вы - лысый!
Джентльмен медленно обернулся и стянул ушанку. В глазах у него застыло недоумение:
- Но… Как… Как вам удалось?..
- Элементарно, сэр. Ровно без четверти девять мой друг Ватсон чистит револьвер. Но он врач, а не солдат, и не настолько ловок в обращении с оружием, чтобы избежать непроизвольного выстрела. Вы обернулись на выстрел так энергично, что ваша ушанка съехала на бок. Шапка не может съехать на бок, если на голове имеется шевелюра - волосы её удержат. Из этого я заключил, что вы - лысый. Лысый, как бильярдный шар, сэр!
Джентльмен на минуту задумался:
- Но будь я обладателем шевелюры, и шапка не съехала бы, то… Как тогда вы узнали бы цвет моих волос, чёрт бы вас побрал, сэр!
- Элементарно! Вы были так потрясены выстрелом, что совершенно не держали себя в руках и, покидая дом, в силу привитых вам светских манер, непременно машинально раскланялись бы, стянув при этом ушанку. Я просто поглядел бы на вашу голову и, поверьте мне, я не дальтоник, сэ-эр!..
Холмс расхохотался.
- Чёрт бы вас побрал… - буркнул джентльмен, - завтра вам пришлют чек…
И скрылся за дверью.

- Ватсон! Дорогой Ватсон! Завтра мы станем богаты! - крикнул Холмс, выбивая трубку, - Что вам купить? Ва-атсон?!
В комнату просеменила миссис Хатсон. - Ватсон не слышит вас, мистер Холмс. Бедный Ватсон, он погиб!

- То - есть…
- Он продувал ствол револьвера в соответствии с вашей инструкцией, мистер Холмс, и… и выстрелил себе в рот! - миссис Хатсон высморкалась.
- Но это же точная инструкция! - Холмс вскочил с кресла, - Чтобы продуть ствол револьвера, следует сунуть его в рот, взвести курок, чтобы открыть выход воздуху и дунуть… Я объяснил доктору Ватсону, что револьвер - гладкоствольное оружие и удержать его за ствол невозможно, потому что он выскальзывает из пальцев… Поэтому держать надо за спусковой крючок и, если при стрельбе мы давим на него на себя, то, следовательно, во избежание выстрела в целях безопасности, следует давить от себя… Бедный Ватсон, что-то он упустил?!.

"…Миссис Хатсон всегда так боялась стать мисс Ватсон!" - подумал Холмс засыпая и захохотал так, что испугался, что разбудит соседей, но вспомнил, что соседей больше нет и зарыдал.
Потом Холмс задумался, почему доктор Ватсон, ежеутренне продувая револьвер, никогда не попадал себе в рот, а сегодня попал? И его голову посетила дедуктивная мысль, что, может, оно и к лучшему, потому что теперь доктору Ватсону не придётся ничего покупать…
- Бедный, справедливый Ватсон! - вздохнул Холмс, опустил скрипку на пол, повернулся на левый бок, уперся носом в плюшевую спинку дивана, левую руку сунул под подушку, а большой палец правой руки вставил в пупок, поджал волосатые ноги и так, ухмыльнувшись, уснул…


СОЖРАТЬ ХОТЯТ!

С января 1991 года подросток Клопов не питался. Гайдаровские реформы обездолили народонаселение. Крестьяне кормились ворованным с полей, а в колхозе Клопова сажали клевер. Но в связи со школой Клопов знал про ботанику и при свете дня тайком занимался фотосинтезом. И поэтому вырос.
И поэтому 8-го марта 2001 года подростку Клопову пришла открытка. С требованием явиться к военкому…
- Сколько тебе? - спросил военком.
- Да мне не надо… - поскромничал Клопов.
- Стукнуло сколько? - рассердился военком и Клопов прислушался.
- Да вроде не стучат…
- Сколько тебе лет стукнуло? - закричал военком, - Восемнадцать, раз до дурака дорос?!. Завтра - в часть!
- В часть - чего? - не понял Клопов.
- В военную часть! - заорал военком, - Родины!
… Родина Клопова была необъятной. А её военная часть оказалась такой маленькой, что Клопов испугался за безопасность Родины. Военная часть Родины была огорожена забором и состояла из плаца, казармы и зелёной пушки на постаменте.
Зато Родина Клопова была необъятной - но нищей. А её маленькая военная часть была богатой. Клопова помыли, одели в пилотку и посадили за длинный стол. И поставили перед ним тарелку с горой наваристой каши.
"Богато живут!" - думал Клопов, работая ложкой.
"Богато живут!" - додумывал Клопов, поглаживая раздутый живот на втором ярусе казарменной койки, - кормят, как на убой!"
И, ухмыльнувшись, уснул.
Наутро Клопова учили ходить по плацу, распрямляя колено.
Прапорщик матерился, смотрел на Клопова тёщей и пару раз приложился мозолистой ладонью к его бритому затылку.
"Как к скотине относятся, - расстроился Клопов, - а кормят, как на убой…". Клопов вспомнил колхозных полуторапудовых поросят, разрубаемых в присест. "Сожрать хотят! - вдруг подумал Клопов и похолодел, - Раз кормят, как на убой… Сожрать хотят!".
"Сожрать хотят…" - думал Клопов целую ночь, суча ногами.
А наутро не притронулся к каше.
- Заелся, сволочь! - засвистели на Клопова самые откормленные, которых называли "дембеля".
И поколотили его.
На следующий день самые откормленные исчезли из военной части Родины.
"Сожрали! - думал про них Клопов, прикладывая к синякам железную спинку кровати, - Откормили - и сожрали. И меня так же… Сожрать хотят!"
"Хо-тят! Хо-тят! Сож-рать хо-тят!" - выбивал Клопов пыль из плаца.
"Сож-рать хо-тят!" - передёргивал Клопов затвор "калаша", заступая в наряд.
Ночью Клопов застрелился.
Утром прапорщик, матерясь, ткнул его сапогом и - не пропадать же добру - сварил Клопова.
И сожрал.


УЛИЦА, ПО КОТОРОЙ ВАМ ЛУЧШЕ НЕ ХОДИТЬ

Дедушка Оряк Убырович жил на улице, по которой вам лучше не ходить. Потому что посреди улицы дедушка Оряк Убырович выкопал яму в 2 м3, а на не подпадающую под налогооблагаемую базу пенсию выкупил у МУП "Райсельхозтехника" списанный самосвал с объёмом кузова 3 м3.
Утром каждого дня дедушка Оряк Убырович подгонял к яме самосвал, гружённый щебнем и принимался засыпать яму. Объём кузова самосвала, как указано, превышал объём ямы на величину, различимую невооружённым глазом, что ясно и дураку.
Тем прохожим, которые в момент, когда яма начинала переполняться, кричали "Хор-рош, на!", дедушка Оряк Убырович наливал.
А тем прохожим, которые в момент, когда яма начинала переполняться, восклицали "Довольно же, довольно!", дедушка Оряк Убырович растаптывал очки…
Поэтому улица, на которой жил дедушка Оряк Убырович, была из тех, по которым вам лучше не ходить!


COSY PARADISE

Braces!.. Braces! (Помощи!.. Помощи! - англ.)

…я не буду уточнять кем, за что, и каким именно образом я был выброшен на необитаемый остров - это достаточно постыдно для человека моего общественного положения.
Не пав, тем не менее, духом, я принялся озираться, пытаясь оценить тяжесть моего нового положения - и обнаружил в складках тела спичку; немедленно я сорвал с себя одежду и поджёг её, рассчитывая дымом привлечь внимание проходящих кораблей. Пароходы гудели мне вслед, джентльмены в белом ворочали во рту сигары и тыкали в меня пальцами, а дамы, брезгливо отворачиваясь, искоса нацеливали на меня бинокли.
Идиоты, они принимали меня за идиота!
Теперь, чтобы выжить, не считая виски и сигар, мне необходимы были, по крайней мере, огонь, пресная вода и инструмент.
Весь следующий день я пытался трением ладони о ладонь добыть огонь, а весь следующий день утолял жажду пресной водой из волдырей. Весь следующий день, подыскав подходящий булыжник, я обкусывал его, пытаясь придать форму ножа, но сломал зуб.
Чтобы не потерять счёт дням, я решил осколком зуба оставлять ежедневные зарубки на дереве. Я делал зарубки вдоль ствола, покуда мне хватало роста; тогда я продолжил делать зарубки вглубь и, спустя год, мой стофутовый календарь рухнул, погребя мой единственный инструмент - зуб.
Отчаявшись, я молил Господа послать мне кораблекрушение, чтобы прибой подарил мне хотя бы пинту доброго виски и пару коробок ямайских сигар!
Вскоре в 2О-и кабельтовых разбился о рифы флагман флота Её Величества - крейсер "Dunce Idler" и прибойная волна принесла мне четырнадцать 20-и дюймовых орудий, 800 снарядов к ним, шестнадцать торпед, 200 плавучих мин, 4200 тел военных моряков, вставной глаз адмирала и секстант.
Определив не без помощи секстанта широту моего острова я пришёл в ярость - и пустил вставным глазом 12 "блинчиков"…
Сутками я хоронил отважных подданных Её Величества, пока самопроизвольный подрыв боекомплекта крейсера не стал им прощальным салютом.
…очнувшись на кокосовой пальме, я попытался расколотить один из орехов головой, но вскоре понял, что скорее напьюсь собственных мозгов, чем кокосового молока.
Из отросшей бороды я сплёл силки - и попавшийся в них кабан полдня волочил меня по джунглям, покуда борода с болью не рассталась с моим лицом.
Я надумал изготовить лук: я перегнул палку через шею и с таким усердием натянул тетиву-лиану, что не могу снять лук с шеи до сих пор!
Чаша моего терпения лопнула и я, сжав кулаки ног, ступил на скользкую лестницу сэра Чарльза Роберта Дарвина. Я воровал коренья у диких свиней и отбирал мёд у медведей; я курил помёт муфлонов и настаивал виски на моче крокодилов; я кидался в птиц их яйцами; я связывал хвостами обезьян и хоботами - слонов, - и джунгли покорились мне! Я прогуливался по округе, изрыгая проклятия, пиная и топча, - и замирали на лету птицы; медведи и буйволы в ужасе забивались в змеиные норы, змеи вешались на самих себе, а обезьяны прятали глаза…
Ногтями я вырыл себе яму, я жрал и испражнялся там, где спал, и даже мухи сторонились моего дома! Я стал зверем величественнее любого зверя, я сделался царём природы - Человеком! - и был горд этим.
Я снова достиг, наконец, положения, достойного моего положения в обществе, но в одно ненастное утро… мой укромный paradise, он был растоптан!..

- Эге-гей! - ко мне торопливо ковылял сомнительной наружности мужчина, едва прикрытый козьими шкурами, и с нелепым зонтиком над головой.
- Как ваше имя? - мужчина был искренне рад, будто я ссудил ему полфунта.
Я промолчал. Будучи джентльменом, я не намеревался вступать в дебаты с этим оборванцем, даже не представленным мне.
- Сегодня пятница… Так, отныне вы будете зваться Пятница, друг мой!
Я поморщился и пожал плечами.
- Робинзон. Робинзон Крузо! - проходимец протянул мне мозолистую руку…


ДОБРЫЙ СКАЗОЧНИК

Объявился у нас в деревне пришлый мужик. Мужик, как мужик, только не как наши. Если кому дров наколет - так без "заправки", сарай поправит - снова "насухо". Толи язвенник, то ли закодированный, то ли до работы голодный, то ли душа добрая - мало ли, чем ушиблен.
И ещё одна за мужиком водилась странность: одет по-нашенски - борода, фуфайка да валенки, а вот голова платком по-бабьи повязана. Повязана, так повязана - может у него там то, что не всякому покажешь. Любопытно, конечно - пересуды гуляли, сплетни, а спросить так никто и не спрашивал - больно здоров мужик для праздных вопросов…
Потом и вовсе попривыкли.

Только стал я примечать, что у соседского Вальки уши растут. И не всегда растут, а опосля как он с пришлым мужиком в лес сходит.
Валька-то сиротинушкой рос: мать померла, батяня в тюрьме за наказание - у бабки-пьяницы жил, без пригляда. Голодный вечно, в обносках. Фигура в деревне незначительная. И чего с мужиком знаться стал?
Сперва, думаю, приятное делает в лесу Валька мужику. А чего приятное не сделать, по бедности-то? Не брюкву ж совхозную за "трояк" по труду скирдовать?.. Только ведь, делай приятное - ходить Вальке в новёхоньком, на худой конец "пепси" пряником заедать. А Валька как был оборванцем, так остался. И в весе не добавляет. Одни уши растут. Главное, уши-то причём?! Они ж от приятностей не зависят?
Может, думаю, мужик в лесу Вальку за уши таскает? Может, его самого в детстве за уши таскали, вот и в платке. И мстит на Вальке. А чего тогда Валька не жалуется?.. Или за дело мужик таскает, вот и не жалуется? А чем тогда Валька виновный перед мужиком, чтоб за уши таскать? Или батяня это Валькин с тюрьмы сбёг, Вальку за уши жизни поучить - а чего тогда в деревне не признали, что батяня? И отчего, опять же, в платке?..
В общем, разобрало меня любопытство до шурупчика. И про платок на мужике, и про уши Валькины. Решил я за ними проследить, чего они там в лесу творят с платком и ушами. Подкрался раз, гляжу: Валька на пне сидит, а мужик рассказывает ему. Выставил я ухо из-за дерева и слышу:
…в 1912 году погнался Чапай за редкой птицей, на Днепре дело было. Птица, она дальше середины Днепра не летает, а Чапай пловец способный - бывало, говорят, семь месяцев плавал, покудова не родился. Прихвачу, - думает, - редкую птицу на посерёдке Днепра. Гребёт, залюбовался на птицу, возьми и прогляди айсберг! Ну, и столкнулись - лоб в лоб. У Чапая во лбу пробоина, железяка ещё ко дну тянет - пулемёт военный. Верная погибель. Ну, - кричит Чапай, - помирать так с музыкой!.. Так полковой оркестр на бережку всё "Полонез" играл, пока Чапай утопал, корму задравши… А Чапай аж со дна исхитрился редкую птицу снять - с пулемёта! Такой уж человек был - ни в чём отказа не знал…
Дослушал я про Чапая и бегом домой. Отужинал - и на полати. А я, когда сплю, голову одеялом накрываю, так утром гляжу - голова не одеялом накрыта, а ухом. Тем самым, что про Чапая подслушивал. Выросло ухо!

Ну, думаю, дело нечистое, рассудить пора. Выследил, когда Валька с мужиком в лес потопали, ухватил дедов бердан - и следом. Прилёг в кустах, прислушался - а мужик уж рассказывает:
…жил на свете парализованный дворник Герасим. Парализованного, конечно, мести не заставишь, вот Герасим целыми днями картишками и тешился. Злющ был до карт! А в барынях у Герасима старушка ходила - бойкая такая, только немая. А чего паралитика за бесплатно держала, так это шибко любила Герасима. Только исхрабрится сказать "души в тебе, Герасим, не чаю!" - а изо рта одно "му-му", да "му-му".
Раз учредил Герасим картёжную партию с дядькой старушкиным, Ваней. Банк составляют. Дядя Ваня - трёх сестёр на кон: кому, коли не фортуна, сёстрам "москву показывать". А Герасим - своё чудо ставит: собачка за ним водилась, Каштанка. Собачка цирковая, с фокусом - не тонула! Хотя бы всю кирпичами обвешай - поднять нет возможности - ан, плывёт… А условие - коль в проигрыше, так каким никаким манёвром - а псину утопи!
Словом, сошлись на ставках и мечут. Герасим мечет: тройка, семёрка, туз. У дяди Вани тоже - тройка, семёрка, туз… Дядя Ваня мечет - тройка, семёрка, туз. У Герасима - то же… Как заело!
Тут старушка из за портьеры "му-му" своё "да "му-му".
Дядя Ваня и осерчай: да нет в колоде такой карты "му-му", чудо ты в чепчике! Спалю тебя с твоим садом вишнёвым, племянница, мать твою, на дуэль вызову, пристрелю как чайку на взморье!.. - и матюгами поехал, матюгами…

Тут не сдержался я, вскочил из кустов, бердан на мужика наставил:
- А ну-ка, - кричу, - скидывай платок и говори, кто таков есть, пока дулом не надуло!
Мужик распустил платок, а там уши до земли - как у слона.
- Не стреляй, - говорит, - Сказочник Добрый я, только наговор на мне. По младенчеству обмочил нянькино платье подвенечное, а та ведьмой оказалась - родные проворонили, так та нянька в отместку мне тысячу и одну ночь сказки нашёптывала, зловредные для ушей…
Покачал головой мужик, снег ушами подмёл, и вздыхает:
- А наговор такой, что пока все сказки нянькины обратно не расскажу, уши, как были, не станут…
Повязал платок и в другую деревню погрёб.

Учителем устраиваться…

Постояли мы с Валькой, покурили, посколь не видят. Мужика пожалели. С другой стороны, и уши не казённые.
- Что, - спрашиваю, - теперь у меня сызнова уши добавятся?
А Валька отвечает:
- Не добавятся! Сказки-то мужик мне рассказывал… А то ухо твоё выросло, потому что подслушивал им. Нечестно подслушивать!
И давай меня хворостиной охаживать:
- Не подслушивай, гад! Не подслушивай!..


КРАБЫ И КЛЕШНИ

Некогда, ещё в докембрийский период (если важны подробности), на гальковатых пляжах Галапагосов старина Дарвин наблюдал крабов. Галапагосы изобиловали крабами; в свою очередь, будто в благодарность Галапагосам, местные крабы изобиловали парадоксами телесного устройства и социальной организации, что не могло не стать предметом внимания просвещённого ума, к обладателям которого причислялся и Дарвин.
Крабы имели две клешни - одну большую и одну маленькую. Большая клешня была могучей, но неуклюжей. Маленькая, напротив - хилой, но чуткой. Большой клешнёй галапагоские крабы дрались за пищу, а маленькой отвоёванную пищу отправляли в пасть - и всё это, как процесс, весьма занимало сэра Чарльза Дарвина.
Крабы дрались и питались - и снова дрались, чтобы снова питаться. А Дарвин, прищёлкивая языком и понимающе шевеля бровями, строгим добротным почерком исписывал блокнот за блокнотом - строгие в добротной британской коже. Блокноты телеграфировались в туманный Альбион, откуда за труды воздавалось вишнёвыми пудингами, которые Дарвин двумя одинаковых размеров руками отправлял в рот. Такое размеренное сосуществование учёного и крабов, как ветра и пыли, обещало улыбнуться вечностью.
Но…
По некой то ли природной причине, то ли природной случайности (как в человечьем племени родится горбатый, а в верблюжьем - с гладкой спиной) на галапагоском гальковатом пляже увидел свет краб с двумя большими клешнями. Вспомним: большой клешней крабы дрались, маленькой - кушали. Следовательно, крабу с двумя большими клешнями кушать было нечем. Смущённый данным обстоятельством Дарвин отложил блокнот и погрузился в рассуждения касательно неминучей гибели артефакта от истощения.
Однако, вопреки научным предписаниям, краб с двумя большими клешнями не пал духом, а принялся в обе свои большие клешни мутузить соплеменников, побуждая последних себя кормить. И крабы с одной большой клешнёй и с одной маленькой принялись кормить краба с двумя большими клешнями. Более того, крабы с одной большой клешнёй и с одной маленькой продолжали драться своими большими клешнями друг с другом - теперь уже за право покормить краба с двумя большими клешнями из страха быть его двумя большими клешнями битыми.
Вскоре угнетаемые недостатком пищи крабы с одной большой клешнёй и с одной маленькой захирели и деградировали в крабов с двумя маленькими клешнями.
Крабы с двумя маленькими клешнями в две маленькие клешни принялись с таким азартом кормить крабов с двумя большими клешнями, что крабы с двумя большими клешнями зажирели, обленились и потихоньку стали вымирать от апоплексических ударов, пока не вымерли вовсе. Будучи предоставленными самим себе, крабам с двумя маленькими клешнями драться друг с другом было нечем, так что времени они не теряли - а двумя маленькими клешнями непрестанно пихали себе в пасть, что ни попадя.
От обилия здоровой пищи клешни у крабов с двумя маленькими клешнями окрепли, пошли в рост и в скором времени крабы с двумя маленькими клешнями превратились в крабов с двумя большими клешнями. И - внимание! - незамедлительно начали ДРАТЬСЯ ДРУГ С ДРУГОМ ЗА ПИЩУ, КУШАТЬ КОТОРУЮ ИМ БЫЛО НЕЧЕМ!
На этом месте Дарвин страшно забеспокоился гадая, как природа выйдет из столь затруднительно положения - и от волнения прихватил дизентерию и был телеграфирован в Лондон.

На закате CIC-го века Чарльз Дарвин, в русле эволюционной теории, вымер. Блокноты учёного хранятся в библиотеке Кембриджа в отдельном шкафчике с кнопкой и анодированной ручкой "a la Argentum" - и получить их на руки отнюдь не так просто, как думается безалаберным школярам. "Происхождение видов" издано космическими тиражами на всех языках мира и сверх того - на специально придуманном языке эсперанто. О галапагоских крабах там нет ни слова. Даже с одной - самой маленькой клешнёй.
На Галапагосах давно гнездятся фламинго. У них два розовых, как вечерний океан, крыла и учёная поступь.


КНУТ И ПРЯНИК

Продукция завода гибких валов города Второв, в силу морального старения производственных мощностей и отсутствия биения живой инженерной мысли, никогда не пользовалась высоким спросом на внутреннем и внешнем рынках. Посему зарплату задерживали, коллектив трудился спустя рукава и в конце концов директора сняли.
История началась с того, что новая администрация распорядилась поощрять передовиков производства операцией по удлинению полового члена - за счёт предприятия. Рабочие зашевелились, продукция пошла. И хотя Второвские гибкие валы по прежнему не пользовались спросом у зарубежных партнёров, но на внутреннем рынке их разбирали чуть ли не оптом отечественные домохозяйки - видимо, из обывательского интереса: что там они творят, мужики с удлинёнными? Увеличился сбыт, выросла зарплата. Завод пошёл в гору.
Идею подхватили было дошлые смежники, но администрация завода гибких валов апеллировала в комитет по антимонопольной политике, где отстояла своё эксклюзивное право использования данного менеджмент-"ноу-хау".
Изучив успешный опыт Второвцев, дирекция некоего текстильного комбината ломонулась было проторенной дорожкой, но не встретила понимания в рядах ткачих…
Тем временем метод поощрения роста производства, внедрённый на заводе гибких валов, потерял эффективность в силу того, что однажды каждый работник предприятия оказался счастливым обладателям полового члена удлинённого до нравственно приемлемых пределов. Лишённые стимула рабочие расхолодились, производство рухнуло и, повздыхав, в Министерстве вынуждены были сменить руководство предприятия.
Очередная администрация сочла метод кнута и пряника в сдобной его части исчерпанным и внедрила систему наказания недобросовестных работников посредством ампутации раннее удлинённого - за счёт провинившегося. Работа закипела. При том, что дирекция заморозила строительство жилья, ликвидировала систему социальных пособий, неуклонно снижала размер заработной платы а потом и вовсе перестала таковую выплачивать, благодаря ударной работе Второвцев Родина вышла на ведущее место в мире по количеству произведённых гибких валов на душу населения, включая младенцев. Это обстоятельство заставило мировое сообщество взглянуть на страну по-новому: на всякого рода конференциях и саммитах явственно засквозили нотки особого рода к нам уважения - как к очень сильному и своеобразному субъекту международного права.
Сегодня мы за громадные деньги эксплуатируем гибкие валы в страны Третьего мира и бесплатно - в США и государства Западной Европы. И те и другие на всякий случай довольны партнёрством.

История эта не говорит ни о чём, кроме того, о чём она умалчивает.


ПОДРАЖАНИЕ ПЛУТАРХУ

Третьего дня я и родственник мой по матери - "дембель" Аркадион Аршинид, возлежали вкруг расстеленной на траве скатерти, уставленной водкою и колбасами, на детской площадке. Я был облачён в бедное трико и шлёпанцы на босу ногу; Аркадион же - в изысканную форму сержанта в отставке: плечи его украшали золотистые погоны с пятью пурпурными полосками поперёк и увенчанные эполетами с серебряной бахромой; на левой и правой сторонах кителя лежали тяжёлые аксельбанты с вплетёнными в них васильками. Богато заклёпанная по ободу пилотка с кокардой - жетоном инспектора ДПС, "молнии" до локтей на рукавах, голенища сапог, разрезанные, вывернутые и застёгнутые на два ряда медных пуговиц с якорями, тугой ремень, с надраенными, как солнце, пряжками по окружности, сверкающие знаки отличия на груди - "Заслуженный работник лесной промышленности СССР", "Лауреат конкурса юных композиторов г. Луганска", "Народный учитель Монголии", et cetera - прохожие женщины, запунцовев лицом, стыдливо опускали головы и искоса взглядывали на Аркадиона, сражаемые простым и мужественным его обликом.

Подъемля водку мы праздновали возвращение его с военного поприща, когда быстрый разумом Аркадион смахнул жука, всползающего мне на колено, и задался вопросом:
- Отчего всякий жук ползёт непременно вверх?
И добавил, что тому есть известный пример: божья коровка, будучи посажена на палец, стремится прежде всего вверх, как ни поворачивай руку.
На это я заметил, что пример его не вполне показателен, ибо божья коровка, достигнув высшей точки своего путешествия, обычно улетает и, следовательно, её опыт нельзя применить ко всем жукам, среди которых, как известно, равное число не обладает способностью к полёту.
Аркадион Аршинид ответил, что конечная точка пути божьей коровки не должна занимать нашего внимания, так как мы рассматриваем лишь направление её движения, но не цель - тем более, что божья коровка, вползая на палец, не может предполагать, что окажется в условиях, когда ей возможно будет улететь, так что в процессе ползания божью коровку можно приравнять к любому из жуков.
На что я возразил, что предполагаемая конечная цель является краеугольным камнем наших рассуждений, потому что, если божья коровка, добравшись в своём стремлении вверх до крайней точки, находит выход в полёте, то жук, лишённый крыл, найдёт разрешение ситуации либо проделав обратный путь вниз, либо в беспомощности и озадаченности остановившись на вершине; а так как мы пытаемся объяснить именно непременное стремление любого жука к ползанию вверх, то, вынужденные исключить саму возможность для жука избрать путь вниз, мы признаём, что в конечной точке жук должен остановиться и пребывать в таком состоянии бесконечно долго до вмешательства какой-либо причины, не связанной с нашей задачей.
Но Аркадион Аршинид отметил, что природа, как таковая, непрерывно востребует движения, почему доводы об остановке жука заведомо ложны.
И мы, терзаемые мыслями о слабости человеческого рассудка, горестно содвинули водку.
Тогда к нам присоединился дядюшка мой - священник Алексид, который, подошедши незаметно, некоторое время внимал нашим речам. Священник Алексид предположил, что жук, как существо низшего порядка, не обладающее высокими свойствами бессмертной души, тем не менее, инстинктивно стремиться вверх, таким образом выражая свою приверженность Богу.
Однако я возразил, что вползая вверх на некоторую высоту, жук невольно подымается над прочими жуками и одним своим взглядом на них сверху вниз уже выражает собой грех гордыни, и посему такие действия жука скорее противны Богу, чем угодны - а неугодного Богу жука следует скорее рассмотреть с диалектических позиций.
Тогда Аркадион Аршинид заключил, что жука в силу его малости просто, помимо его сознания, выпирают вверх массивные почвы, как пушинку выталкивает в небосвод воздушный океан - ибо всякое большое тело отторгает малое из-за разности свойств их величин; ведь большой зад кобылы посредством хвоста отторгает малого овода.
Согласившись на том, мы продолжили пиршество, присягнув не задаваться вопросами впредь до следующего утра.


AGGIORNAMENTO

Исполинские усыпальницы фараонов с высоты "Evroair" похожи на молочные "тетрапаки" - бумажную тару, политую бустилатом и посыпанную сквозь ладошки лодочкой речным кварцем. Они так же искрят под солнцем и так же непритязательны - если с высоты. Когда аэробус разворачивал зад над Каиром, такими увидел Пирамиды профессор Рюрихбаум, выдающийся (так писали) российский египтолог, зав.кафедрой проблем консонантного письма (попросту, правил расстановки гласных между согласными-иероглифами архаических феллахов; т.е., что бог Ибис - это именно ИбИс, а, не ИбЕс, к примеру). Открыточные пирамиды снились ему с рождения; а сегодня, сейчас они стояли под ним живые - Рюрихбаум бодал иллюминатор, зачем-то дышал и тёр рукавом "динамовской" (в смысле, приобретённой на столичном рынке "Динамо") толстовки выпуклые стёкла. И созерцал, созерцал.
По прошествии двух часов (утомительной? - нет, упоительной!) езды среди осколков древнего мира - они мерцали сквозь шторы, а шторы трепал сквознячком кондиционер - скоростной автобус замер. И Рюрихбаум в окружении коллег стал у подножия величайшей из пирамид - Хуфу, и как воробей закрутил головой. Глаза ненасытно глотали глыбчатую кладку, тяжёлые силуэты Сфинкса… Выдающийся египтолог, он попёр пески Гизе впервые в жизни.
- Итак, коллеги, мой протеже в некотором роде, аспирант господин Удонов Э.О., представляет на ваш суд работу… уникальную работу!.. "Загадка сфинкса". Прошу отнестись к ней с подобающим… - кашлянул научный руководитель "кандидата в кандидаты" дряхлый академик Палкин, вечно рассеянный и всегда в тёртом-перетёртом свитере с подшитыми замшей локотками; сегодня он был в на загляденье добротной пиджачной паре зелёного сукна и в очках, отсверкивающих позолотой.
- …в том числе и нашего оппонента, дорогого А.А.!
Почему-то Палкин всегда не расшифровывал инициалов.
Рюрихбаум ответно кивнул головой и пожал плечами.
- Сперва айн момент! - пробасил аспирант-соискатель - живой и тучный, с волосами "ёжиком" с проседью у корешков, мужчина за сорок; он щёлкнул круглыми смуглыми пальцами со здоровенным обручальным кольцом на безымянном и белыми полосками на других.
"Перстни поснимал, - меланхолично отметил Рюрихбаум, - как маленький".
Тут же из под земли возник человек с подносом и обошёл всех - строго по ранжиру, и каждый поднял по бокалу с на треть от донышка рубиновым и видимо страшно настоящим вином, и ещё по бутерброду - с гуттаперчевой зернистой горкой.
- На затравку. - ухмыльнулся Удонов Э.О.
И добавил веско:
- Потом - банкет!
И так кивнул выставленным подбородком, что Рюрихбаум испугался, что он скажет "бля буду"!
Старик Палкин расцвёл и пошлёпал кукольными ладошками.
- Сказка Шехерезады! - зашушукала в ухо Рюрихбауму к.и.н. с родной кафедры - за молодостью лет просто Светочка, - Ну, правда, Арнольд Архипыч?..
От возбуждения вино у неё шлёпало в бокале:
- Чтоб аспирант, да весь учёный совет приволок… Сюда! За свой счёт!.. Ну, прецедент, правда?
- Где только деньги у людей берутся, - в сердцах сказали откуда-то "с окраины" учёного совета.
- Где, где! - Светочка аж завибрировала от переполнившей её компетенции, - У меня тётка его знает! Господин Удонов - такой романтик, он в школе геометрию преподавал. А бредил лаврами Шлимана! Представляете?! Только Шлиман - о Греции, а он - о Египте думал. Всю жизнь! Развёлся даже. Когда б не перестройка, вообще пропал бы человек… А так в начале девяностых построил…
- …пирамиду финансовую! - хохотнули "с окраины".
- Фи! - прошипела Светочка, зыркнув на голос, и снова приложилась к рюрихбаумову уху, - …построил кооператив, потом завод построил, уголь продаёт. За рубеж! Живёт - ужас!
- А зачем в науку-то? Чего не хватало? - бросил Рюрихбаум. Хотел с безразличием, но получилось раздражённо.
- Ну, талант - так он во всём. - снисходительно сказала Светочка и отвернулась, вздёрнув плечики - сидишь, мол, в загранке за чужой счёт, а ещё…
Тем временем аспирант докладывал:
- По утверждению Геродота, усыпальница Хуфу - или Хеопса - возводилась в течение двадцати лет. Только для доставки камня ежегодно на три месяца, в сельскохозяйственное межсезонье, привлекалось более ста тысяч нильских крестьян. Кроме того, Зенон Косидовский указывает, что на стройке постоянно было занято не менее четырёх тысяч рабочих - каменотёсов, каменщиков и так далее…
Солнце село прямо на макушку пирамиды - и вдруг зубчатые контуры её задрожали и потекли вместе с заалевшими испарениями горячей земли через небосвод куда-то за спину, где уже сгущалась синяя темнота. Залюбовавшись, Рюрихбаум забылся на минуту.
… - если принять, что один человек выделяет в день приблизительно двести граммов или две десятитысячных кубического метра испражнений, то за двадцать лет, считая по девяносто дней в году, сто тысяч крестьян дадут тридцать шесть тысяч кубических метров испражнений, а четыре тысячи рабочих за двадцать полных лет по триста шестьдесят пять дней в году - пять тысяч восемьсот сорок кубических метров испражнений… итого сорок одна тысяча восемьсот сорок кубических метров… - бубнил аспирант.
Рюрихбаум попытался внять ходу мысли Удонова Э.О. и почувствовал, как толи под остывающим каирским солнцем, толи по другой причине, волосы на голове холодеют, а лицо, напротив, заливает огнём.
… - эмпирически мной установлено, что при застывании человеческие экскременты дают усадку приблизительно на сорок процентов по объёму, следовательно твёрдый объём каловых масс, выделенных строителями пирамиды на момент "сдачи объёкта" составляет двадцать пять тысяч сто четыре кубическим метра!
- Куда его девали только, столько говна! - брякнула Светочка, захихикав.
Рюрихбаум ткнул было её локтем в бок, но промазал. Палкин потёр ладошки и подмигнул учёному совету - всему целиком.
- Вот именно - куда? - аспирант расплылся в интригующей улыбке, - Куда задевались двадцать пять тысяч сто четыре кубических метра испражнений, не обнаруженных археологами? Куда, чёрт возьми, они могли задеваться?!
- Вот! - Удонов Э.О. торжествующе воздел "фак", смутился и сменил средний на указательный, - Вот оно!
И УКАЗАЛ НА СФИНКС.
- В исполине ровно двадцать пять тысяч сто кубических метров! Загадка сфинкса разгадана!
Рюрихбаум поперхнулся. Учёный совет подавленно молчал. Светочка теребила оборки дорогущей джинсовой юбахи и хлопала ресницами.
- Вопросики, вопросики соискателю? - заволновался академик Палкин, - Товарищ работал!.. А будем молчать, так домой - на свои кровные!
Рюрихбауму захотелось затопать ногами, забегать, забрызгать слюной, начать драться, но вместо он почему-то положил руку на свою большую шевелюру, как на кнопку будильника, и, сглотнув ком, продавил:
- Объёмы не совпадают. Где четыре куба?
- Нос! - закричал аспирант, ликуя, - Нос! Отбитый нос!!!

- Камнями таких побивать… шарами… - бормотал Рюрихбаум, впихивая белый шар "за" в урну. А после молчал, набычившись, всю короткую дорогу к банкетным столикам под открытым высоченным небом - щедрым столикам со свечками в вазах. И покуда рюмка за рюмкой не отступил в перспективу, не сдулся напыщенный Сфинск - страж вечности, покуда не сделался чем-то вроде паровозика, какие возят, фырча, по паласам круглопопые балбесы-трёхлетки - тоже молчал. А уж потом вспомнил, как обещал домашним фотографии "на фоне", ухмыльнулся, уцепил Светочку за рыхлую таллию, получил оплеуху, не пустил - захохотал и Светочка захохотала; и сказал, заплетаясь, ни к селу пришедшее словцо:
- …Аджорн…наменто!.. Аджорнаменто*, мать твою…
________
*Aggiornamento (итал.), букв. - осовременивание


ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ ПОСЛАНИЕ

Уважаемый редактор городской редакции, товарищ Товаришвили! Мы с Вами не знакомы, вот и познакомились. Пишу Вам по электрический Е-почте с райцентра, потому что в деревне не доходит, а из писем воруют деньги. Я учу в школе по истории родного края на пол ставки - за недостатком наглядного пособия. Своего угла не нажил, почему и живу с бабкой, чтоб не так поняли. Природа у нас очень красивая, как по цветному телевизору. Из-за этого я сочинил стихи, они называются "Опасение":
Присяду "по большому" у околицы -
Колется!
Сходил бы на околицу "по малому" -
Да, мало ли…
Если неинтересные, то не печатайте, а с гонораром поспешите - мы нуждаемся…
Я пью и курю. Причём, выпимши, ложусь на полати, закуриваю и засыпаю. А чтобы во сне не спалить избу, папиросу держу над собой, и когда засыпаю, то папироса падает на живот, обжигает, и я просыпаюсь. Поэтому изба целая, зато майка вся в дырьях, аж стыдно показывать… Главное, когда я засыпаю с папиросой, то во сне какой-то мужик сидит на дереве и заряжает бердан, а потом стреляет мне по животу, и я чувствую, что на животе жгёт, просыпаюсь, а это упала папироса… Так я приноровился, как увижу, что мужик во сне заряжает бердан, так сразу специально просыпаюсь - и майка теперь целая, как прямо Райпо.
Если моя история интересная, то сразу пришлите корреспондента, там ещё есть интересные подробности, что мужик во сне - свояк Предсельсовета и гуляет с Валькой, а бердан незарегистрированный. А больше ничего не скажу, а то не пришлёте. А мы нуждаемся…
Уважаемый редактор! У нас Петро в городе выучился на агронома и теперь из города возит сюда пропаны и торгует. Может, если стихи неинтересные, то и мне тоже? Я бы парой недель Вас не стеснил, а Вы б тут пока за бабкой приглядели, немощная. Мне б только определиться, а насчёт "магарыча" я не злопамятный… В городе, небось, как в ванной уснёшь, так сигарета сама об воду тушится!
Здоровья Вам и не кашляйте! С приветом Макар Макарыч.

Извините за короткое письмо - заканчивается клавиатура. Посылайте по адресу: районная Е-почта, дер. Подлупово, до востребования Нику.


ЖИЗНЬ НУЖНО ПРОЖИТЬ ТАК!

"Ботаничка" была супругой физрука, а училка по литературе его любовницей. "Ботаничка" заболела и поэтому литературу вёл физрук…
"Жизнь нужно прожить так… - закарябал было по доске физрук классическое и заразмышлял вслух, - так… чтобы…"
- Так, чтобы не было… - подсказал с места однорукий отличник с несоветской фамилией Лось-Тянь-Шаньский.
- Странно… - удивился физрук, - Жизнь нужно прожить так, чтобы не было?.. Очень странно. И глупо.
- Почему глупо? - спросил Лось-Тянь-Шаньский.
- По кочану! - сказал физрук, - Дурость какая-то. На детей, наверно, рассчитано.
- Что? - не унимался пытливый отличник.
- А то! - разозлился физрук, - Почему это жизнь нужно прожить так, чтобы не было? Вот у тебя, Палкин, было?
Хулиган Палкин жарко покраснел. Соседка Палкина через парту Валька покраснела ответно.
- Ну вот, - сказал физрук, - было! И ещё будет тыща девятьсот девяносто девять раз! У мужика запас такой от природы - две тыщи раз.
- Две тыщи?! - испугался Палкин и, схватив калькулятор, принялся лихорадочно вычитать.
- Вот именно - две тыщи! - сказал физрук, - две тыщи раз - и баста!
- Экономить надо! - заметил Лось-Тянь-Шаньский.
- Если бы молодость знала, если бы старость могла! - зашёлся вдруг физрук стихами и подмигнул Палкину.
Палкин завершил расчёты и впал в депрессию.
Физрук подмигнул Палкину двумя глазами. Ободряюще.
- Не хочу - "и баста!" - прохныкал Палкин.
- Никто не хочет, Палкин! - вздохнул физрук, - Но что нам классик предлагает? Живи, мол, но так, чтобы не было?.. Бездетным, значит, помирай? Сам себе стакан подай, сам себе домовину изладь? Тьфу! - физрук сплюнул.
- Вспомнил, вспомнил! - затряс последней рукой Лось-Тянь-Шаньский, - там не так было!
- Я тоже думаю, - встрепенулся физрук, - не мог классик такую дурость порекомендовать.
- Там не так было, - пожаловался Лось-Тянь-Шаньский, - а как - не помню…
Физрук почесал в трико:
- Ну, если по уму, то там, наверное, так было: жизнь нужно прожить так, чтобы не было меньше…
- … двух тыщ раз! - подхватил 4-й "Жэ".
- Во!
Физрук накарябал мелом цитату, задумавшись на минуту, в какую сторону пишется "меньше": вот так " < " или вот так ">", одёрнул футболку и отправился перекурить.


ТРАГИЧЕСКОЕ И СМЕШНОЕ

Досужие любомудры говорят: трагическое и смешное шагают рука об руку. Возможно, если и трагическое, и смешное имеют руки. Или то, что в трагических или смешных обстоятельствах, может сойти за руки. Как чистая правда - за мою историю.
Это произошло на одном из полудиких пляжей одного из водохранилищ Приуралья в одной из профсоюзных здравниц на третий день "моей" двадцатидневки. Это произошло с физиком Ш. и его сыном. Не то, чтобы мы с учёным семейством были накоротке, но все как-то сразу знали, что приземистый и пузатый Ш. с зеркальной макушкой - физик, причём д.т.н., а его сын - пятнадцатилетний акселерат с ладонями-лопатами - "подающий" спортсмен, вроде бы, дискобол.
Стоял жгучий "купальный" июль. Сын-спортсмен не умел плавать, отец-физик умел и учил. Отец держал сына под грудь, тот колотил конечностями по воде и у них получалось.
Потом, развалясь на пляже, отец-физик и сын-спортсмен выстраивали тактику следующего этапа обучения.
- Теперь я тебя за ноги буду держать, а ты руками работай - и, главное, голову держи… голову учись держать!.. - учись держать голову, - открякиваясь от "минералки", будто и не от "минералки", пыхтел отец-физик. Но, моё слово - он пил сплошь минеральную!
Они вошли в реку. Сын лёг на воду, головой от берега - в глубину. Отец ухватил его за ноги, сын застучал по воде руками, но голова не держалась… Он замолотил по воде своими ладонями-лопатами "подающего" спортсмена с такой силой отчаянья, что поволок коротышку-отца за собой. В пучину. Через минуту дно ушло из-под пяток отца. Тот попытался было плыть, не выпуская ног сына, но сын испугался глубины, бестолково засучил ногами и апперкотом пяткой в челюсть нокаутировал отца, цепляющегося сзади. Спустя ещё минуту они утонули. Оба и насовсем.
Досужие любомудры спорят ещё, что есть гениальность. Гений в литературе, кто изложит мою историю так, чтобы читатель заплакал.


СОБАКА С ПАРАЛЛЕЛЬНЫМ ХВОСТОМ

Товарищ прокурора отхлебнул из казённой кружки с "двуглавым" и отвалился от тяжёлого стола:
- Вы казённую корову убили. Как вы её убили? За что вы её убили?
- Но я написал… - Куянов втянул голову в острые, как у попугая плечи.
- Читывал. Теперь так расскажите, в подробностях.
- Я охотился. С собакой. Главное, собака-то новая. Новая собака! Ну, гляжу, собака - в стойку: хвост параллельно, и дрожит… Ну, и я… - Куянов замялся.
- Что - ну, и вы? - товарищ прокурора навесил пенсне и сделался официальным.
- Ну, собака - в стойку. Хвост параллельно, и дрожит. Новая собака! А у меня - зрение. Вижу, что собака - в стойку, а что она, собака, видит - не вижу… Я и ружьём. Проверить. Раз - дуплетом, два - дуплетом!..
Куянов заработал конечностями, переламывая воображаемую двустволку: "р-раз дуплетом, ды-ва дуплетом!". Куянов вспотел.
- Вспотел, значит правда! - резюмировал товарищ прокурора, - Но следует доказать. По поводу стойки. Собаки.
- Стойки собаки?
- Да. Какая была стойка у собаки?
Куянов снова вспотел и прыгнул на пол.
- Вот так! Главное, собака новая!, - Куянов встал на четвереньки и поджал ноги, - Вот так! - Куянов забросил за спину руку и замахал ладонью, - Хвост параллельно, и дрожит. Вот так!
Товарищ прокурора навалился на стол и уставился на Куянова:
- Срала собака.
- То есть…
- То есть срала!
Товарищ прокурора приподнял тучное тело и потряс пятернёй над задом:
- Это не стойка. Так собаки срут. И хвост параллельно, и дрожит… Вы, Куянов, свободны. Но чтоб завтра - собаку ко мне! - товарищ прокурора сверкнул линзами.
- Собаку?!
- Собаку! За корову отвечать!
- Но… Новая же собака! Совсем новая… Не кормленная даже…
И Куянов, причитая, спиной вперёд выбрался из кабинета.


МАРТА И ПРЕЗИДЕНТ

…От Дела Всей Его Жизни Президента оторвал визит помощника - ежеутренний ритуал введения "в курс". Сегодня Президент был "в курсе"; сегодня он прокладывал курс собственноручно и потому движением бровей выставил помощника за порог. Но механически поворошил утреннюю корреспонденцию: доклады, сводки, всякого рода резюме… Из пухлой кипы вывалился запечатанный конверт, проштампованный ФСОшниками: "ЛИЧНО". Президент раздражённо глянул на обратный адрес: "от тётки, с родины… малой, мать её…", но конверт вскрыл. На стол выпал аккуратно разлинованный листок с красной школьной полоской слева.
"Феденька, - писала тётка раздельными круглыми буквами, - ты у нас в столице устроился большим человеком, болтают, что все тебя слушают, командуй по совести, да себя на работе не расходуй. В газетах говорили, что у тебя в семье не ладится, так оно ничего - в столице девок, что червя в навозе, сыщется тебе счастье, коли приспичит. Главное, выбирай, чтоб без запросов.
Мы живём-кукуем, не жалуемся. Твои как померли, теперь хозяйство твоё на мне, только курей порезала, так моих на развод достанет, как приедёшь.
В деревне свет сделали и дорогу, сказали, важная фигура к нам из Москвы норовит. Значит, проверить чего. Только ты, Феденька, раз тебя слушают, вели, чтоб не ехал, не с руки нам хлебосольничать, сами на хлебе с солью сидим. Деньги колхоз зерном платит, но подмокшим. Продать, так не берут, а на свой помол не годное.
Марту поставили под доброго быка, сейчас-сейчас должна разрешиться. Потому выпасываю сама, вприглядку, пужаться ей нельзя, а то отелится дохленьким..."
"Марту пужать нельзя, - прошептал Президент, навалившись лицом на письмо, - а то отелится дохленьким".
И улыбнулся.
Потом оторвал от стола голову, поморгал глазами. Аккуратно, как доминошную пирамидку, потрогал никелированный ключ на цепочке, высвободил его из гнезда и набросил на замок красный чехол…
Коперанг в чёрном прищёлкнул чемоданчик к запястью и деревянно вытянулся у стены.


КАРА БОЖИЯ

Был дядька Петька распоследний в деревеньке кузнец. В смысле, что других не было. По причине отсутствия.
Кузнечное дело - оно искусство, а искусство требует жертв.
Левша подковал блоху, так дядька Петька подковал племяша!
Племяш по улице: цок-цок!
А за углом хулиганы. Прислушались.
- Ага, - думают, - девка на шпильках!
Поймали племяша, да опозорили.
Племяш разочаровался в дядьке Петьке, дядька Петька разочаровался в кузнечном деле и плюнул на горн. Слюнка вскипела и принялась водочкой вонять. Гуси-лебеди в небе летели, занюхались водочкой, попадали, да хулиганов жирными тушами и побили.
Ну, прямо цирк из Страшного Суда устроили!..


ПЕРЕД КАЗНЬЮ

Говорят, настоящие мужчины перед казнью за одну ночь обрастают. Но это - слухи.
И вот у пионера Калофагова в ночь перед казнью отрастает не борода, а… не борода.
Утром суровый конвой принимается облачать пионера Калофагова в последнее, доходит до кальсон и чешет в затылках, потому что штанины - две, а того, что вдевать - три. Суровый караул чешет в затылках, а пионер Калофагов стоит незыблем, как тренога.
- С вас, Калофагов, только что синема фотографировать, - грозно шутит начальник расстрела, - натурально, штатив.
- Не надо синема! - твёрдо говорит пионер Калофагов, - Или зря я, обливаясь холодным потом, ворочался ночь на топчане с клопами, мерил шагами камеру и, стиснув зубы, чертил на склизком камне стен невидимые имена товарищей и любимой женщины - и вихрем проносилась передо мной вся моя короткая, но достойная жизнь?.. Стреляйте как есть - без штанов!
- Без штанов не положено! - грозно отвечает начальник расстрела, - Там не так поймут.
И смотрит на потолок:
- С "толчка" на рай? Позорище, прости Господи. Уходите, Калофагов!
И отпирает дверь.
- А я - не пойду! - твёрдо говорит пионер Калофагов, незыблемо стоя на своих троих, - Во-первых - не могу, а во-вторых, зря ли я, обливаясь холодным потом, ворочался ночь на топчане с клопами, мерил шагами камеру и, стиснув зубы, чертил на склизком камне стен невидимые имена товарищей и любимой женщины и вихрем проносилась передо мной вся моя короткая, но достойная жизнь?.. Хотя бы шпицрутенов дайте, коли без штанов. Сто палок и двадцать лет тюрьмы!
- Сто палок - это можно, - грозно замечает начальник расстрела, - но двадцать лет вы не высидите.
- Я - высижу!..
- …кудахтала курица! - грозно шутит начальник расстрела, - После ста палок вы вообще сидеть не сможете.
- Действительно, - сурово вмешиваются из конвоя, - моя после пяти-то палок - пластом…
- Молча-а-ать! - грозно пресекает начальник расстрела и, сдвинув брови, задумывается.
Суровый конвой вытягивается в струну. Пионер Калофагов, мужественно скрещивает на груди руки и, незыблем на своих троих, слушает музыку революции, кивая в такт головой.
…И вдруг в каталажку врывается Ленин, он в засаленной рабочей "тройке", с алым бантом на груди, он прогоняет начальника расстрела и конвой, он хочет крикнуть "Революция! Октябрь!", но не может: там "эр", а после Парижа он картавит так, что проглатывает восемь букв до и после.
И Ленин просто подхватывает пионера Калофагова подмышку и выносит его в массы, и рабочие протягивают простенькую фабричную кинокамеру, и Ленин снимает, снимает, снимает с Калофагова зарю Великого Октября!..


ЮСЪ МАЛЂНЬКIЙ

Главреж нервно шатался по студии и обкусывал нечистые ногти. В кресле, белый от грима, дубовато торчал жирный, едва за тридцать, талантливый лингвист. Он щурился под юпитерами и пытался забросить ногу на ногу - но нога соскакивала.
- Не забр-расывай! - процедил главреж, не отнимая пальца ото рта, - Ширинка топорщится! Блядь, не порно снимаем…
И как бык замотал головой.
- Программа "Вперёд - в прошлое". Внимание!.. Четыре… три… два… - крикнула седая ассистент режиссёра и над дверью вспыхнуло жёлтое "ON AIR!".
- Добрый вечер. Я хочу поднять тему моей диссертации - проблему написания буквы "Юс маленький" на берестяных грамотах древних новгородцев… - проглотив слюну начал талантливый лингвист и забегал глазами, испугавшись себя в мониторе напротив.
Главреж вдруг порывисто вошёл в кадр и навис над талантливым лингвистом.
- Пошёл отсюда… на хер! - прошипел главреж.
- Но я… я… - талантливый лингвист ошарашено вжал голову в тело, а тело в кресло.
- Рекламный блок! - сориентировалась ассистент.
- На хер пошёл! - заорал главреж и пинком сшиб фронтальную камеру, - Педрило брюхатое! Пустолайка! Не было у славян проблем с "Юсом". Ни с маленьким не было проблем, ни с большим. Драли с берёз кору и царапали, что хотели!
Талантливый лингвист сыро засопел.
- "Проблема древних новгородцев!" - фальцетом передразнил главреж:
- Это у тебя проблема, как по ящику засветиться, чтоб докторская проскочила, чтоб, блядь, белых шаров накидали, как шайб алжирцам… Палок тебе накидать, педрило! Дармоед… с маленьким юсомъ! - главреж по-бараньи напёр на "МЪ".
Потом хохотнул, бешено огляделся, сшиб левую камеру, подумав, сшиб правую и унёсся за дверь, прорычав: "У-о-ий, блядь!".
Талантливый лингвист прерывисто и глубоко заработал носом, будто занюхивая, заметно обмочился и, тщась спрятать физиономию-сковороду в круглых ручках, разрыдался…
- Да будет вам, - по-матерински утешала талантливого лингвиста ассистент.
- А чего он так? - хлюпал талантливый лингвист, - Там правда у "Юса маленького" средняя палочка короче, чем надо. Я же исследовал! И главное, на всю страну. Что теперь на кафедре будет? А у меня защита… Докторская-а…
- Да будет, будет уже, - ассистент галстуком талантливого лингвиста вытерла талантливому лингвисту нос.
- А чего он так?.. Ну, чего?
- Скажете - чего! Беда у человека, нервы. Машка у него умерла. При родах. Пятерых сироток оставила! Пристроить бы куда надо, а они ж, котята, беспородные - кто возьмёт?.. Да и контуженный он - на Кавказе снимал. Об растяжку запнулся, граната-то не сработала, а башкой - о пень… А вообще он добрый у нас, один вот теперь с пятерыми... Одной жратвы сколько, Господи!
Талантливый лингвист накрыл голову пиджаком и тоненько истерично захихикал…


ДУНДУК

Михал Иваныч у маменьки один рос. За исключением брательников-дурачков. Вовиков. Многояйцевых близнецов. Маменька их восьмерых цугом родила. А попробуй роди их - восемь. Да ещё цугом. Да ещё дурачков. Вовиков хоть много было, а весу в них - как в одном Михал Иваныче. И похожи все, как это на морозе. Поэтому и вовики - всё равно путать.
Живут в корзине, пищат, жрать требуют. Жрут за восьмерых Михал Иванычей, а не растут. Перспектив не имеют, в смысле эволюции. За что их, спрашивается, маменьке ценить? Вот маменька и ценила одного Михал Иваныча. А коли ценила, то всяческим образом Михал Иванычу способствовала. Киндеряйца носила. С сюрпризом. Сундуки с конструктором. И памперсы Михал Иванычу приобретала исключительно жёлтые, чтоб белое носить можно. А белое Михал Иваныч любил, потому что темноты боялся.
Особенно радела маменька, чтоб не хворал Михал Иваныч. Мол, кто в детстве хворает, во взрослом возрасте дундуком делается. И так в родне все мужики дундуками были, а маменька загадала, чтоб Михал Иваныч агроном был - землю сеял. Ну, и щадила Михал Иваныча. На улицу не пускала.
- Зимой, - говорит, - холодно, а летом - жарко. Перепад тепла. А от перепада тепла человек непременно захварывает!
И - за вожжи.
- А чтоб человек не хворал, - кричит, - перепад тепла требуется одинаковый, как в избе! Нечего по двору рыскать - не Жучка, блин, чать, на фиг!
Михал Иваныч и сидел в избе. А куда деваться? Замок амбарный, ключ у маменьки, маменька в поле - капусту рубит…
Маменька-то не знала, что Михал Иваныч уже дундук. Растёт себе мальчик и растёт. Её же Михал Иваныч не сказал, что дундук. Во-первых, чтоб отношения не портить. А во-вторых, он, Михал Иваныч, вообще говорить не соображал. За ненадобность. Рот у него киндеряйцами занят был. Да и чего мамке с Михал Иванычем лясы точить - знай, памперсы меняй!

Раз сидит Михал Иваныч на печи, сундук с конструктором жрёт. Сундук жрёт, а конструктором в вовиков плюётся, чтоб со скуки не передохли. Вовики в корзине пищат, Михал Иваныч им подвывает, да пятками по печи стучит. В такт.
Вдруг слышит: вроде под окнами ходит кто. А Михал Иваныч не любил, чтоб под окнами ходили - пахло. Михал Иваныч на улицу выглянул, а там олигофрены гуляют, человек двадцать два. Нагнулись над лужей и кирпич в лужу бросают - для брызгов. У кого на роже больше брызгов - тому щелбан, у кого меньше - пендель. И все на Михал Иваныча похожи.
"Ишь ты, - думает Михал Иваныч, - какую интересную игру олигофрены затеяли! Славные ребятишки!"
А олигофрены, знай себе, играются. И все на Михал Иваныча похожи. Михал Иваныч и пропёрло, что похожи. Пропёрся - и ржать. Олигофрены сперва шуганулись - конь, подумали: омнибусом переедет! А потом углядели - Михал Иваныч в окне, на них похожий. Ну, и сами пропёрлись что, мол, заместо окна - зеркало. Стоят, сами ржут. Потом взяли кирпич - и в окно, зеркало кокнуть, чтоб ржать перестать и дальше играться.
Кирпич от Михал Иванычевой рожи отрикошетил и корзину с вовиками опрокинул. Вовики расползлись по избе, пищат, спичками балуются. Изба возьми - и сгори. А Михал Иваныч вовиков возьми - и спаси. Стоит, со смеху корчится - вовики в карманах пищат, щекочут. Олигофрены вокруг тоже со смеху корчатся - это же какой парадокс надо, чтоб от кирпича избу спалить?! И ещё дундук рядом с полными карманами писка! И ещё зеркало кокнули, а всё равно на них похож!
Так разгоготались, что из города машина с мигалками прикатила. Бензина ей, сволочи, не жалко…


ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР

В начале 70-х на экранах страны возник 190см./90кг. актёр Клонов. С круглой с интеллигентной залысиной головой и аккуратными, как наклеенными бачками до рта. И с гладко выбритым но, вопреки тому по южному синим подбородком.
В конце 40-х по глупому стечению послевоенных обстоятельств в коммуналке бабки Ж. родился невзвешенный и неизмеренный младенец - будущий техник санитарных узлов, но заядлый киноман Слонов. С угловатой с проплешиной до лба головой и странными, как шерстяные носки, баками вширь. И с небритым, но вопреки тому по северному белёсым, как в коровьих ресницах, подбородком.
Однажды киноман Слонов увидел дебют актёра Клонова в эпизодической роли лирика в кинофильме "Физики". И расчувствовался.
А актёру Клонову стали давать главные роли, а не эпизоды. А если не давали, то другим давали главненькие ролишки, а актёру Клонову давали - Эпизодища!
Вскоре киноман Слонов увидел актёра Клонова в картине про войну, где актёр Клонов сыграл Сталина и сыграл Гитлера. И киноман Слонов купил его фотографию. Обе.
Потом актёр Клонов сыграл троих в лодке, считая собаку, и киноман Слонов улыбнулся.
Потом актёр Клонов сыграл в семейной мелодраме жену-китаянку, мужа-гея, старуху-тёщу, безрукого любовника отца и приёмную трёхмесячную дочку кого-то из них. И киноман Слонов нахмурился и сжал кулаки…
Спустя сутки киноман Слонов отправился на творческий вечер актёра Клонова - решительно объясниться. Режиссёр эпопеи "Поле Куликово" благодарил актёра Клонова за роль засадного полка.
"Что ж ты делаешь, гад?!" - отправил киноман Слонов записку, но её проигнорировали.
Когда студия "Роснаучдокументальфильм" награждала актёра Клонова награждали за творческое осмысление образа отряда прямокрылых, киноман Слонов вскочил и повторил содержимое записки громко и вслух. "Тс-с-с!" - ткнули киномана Слонова в бок, киноман Слонов покосился на соседа и, как отражению в зеркале, скорчил ему рожу. И сплюнул.
Киноман Слонов покинул мероприятие, когда актёр Клонов делился творческими планами касательно роли мешков с песком в голливудском блокбастере "Спасённый Титаник".
"Каждой бочке затычка!" - подумал киноман Слонов и от чистого сердца дал в глаз первому встречному.
Дома киноман Слонов приложил к "фингалу" пятак и крепко выпил, сменил себе в люльке "памперсы", выгулял себя - Шарика, трахнул себя на супружеском ложе, подумал "утро вечера, как его… мудней?" и смежил беспокойные веки. Он грезился себе овцой Долли Клоновой и не отбивался, когда сомнительный вечер киномана Слонова сменяло смирительное утро Слонова - техника санитарных узлов.


НЕ МЕСТНЫЙ

Изгнавши из колхоза, Пизонова делегировали на чемпионат Европы по пьянству среди любителей этого дела. В шведский город Андерталь.
Ну, Пизонов показал результат 50 грамм в минуту на дистанции 1 час, рухнул с пьедестала и к фонтану - грудь побрить: волосы количеством выперло.
Тут же - полиция:
- Ахтунг фонтанен! Нельзяйнен, нельзяйнен!
Пизонов отмахивается:
- Не разумею, не местный я. Не андерталец!
Полиция в рацию:
- Неандертальнен, неандертальнен!
Шведы примчали и скорей Пизонова в зоосад. Ещё бы - неандерталец! В стране социализма с человеческим лицом!.. Публика валом валит, пальцами тыкает, камни суёт. А Пизонов в клетке ухмыляется, топоры каменные, да гарпуны ладит и на водку меняет - для поддержания. И на бананы - для стула.
Накушается, прослезится, и думает: "…вот те, фу-ты ну-ты, демократия! Вот те, фу-ты ну-ты, Швеция!.. Без пачпорта - а как родного… Хоть и не местный я, не андерталец!.."
Ну, и дальше думает. Всякие благочестивые мысли. Только дальше - корректора вырвет, а редактор вымарает. renault laguna. . Шикарный отдых на Селигере: отдых на селигере.